|
Николай Черкашин (рассказ того бойца)
О войне отец рассказывал мало и неохотно, хотя прошел ее от первых выстрелов до победных залпов. После долгих просьб и увещеваний он сел за свои фронтовые записки, но смерть оборвала работу…
Этот эпизод Великой Отечественной, о котором он поведал в конце восьмидесятых годов, почти не известен нашим историкам.
В 1943 году, перед штурмом так называемых Наполеоновых ворот, что на Смоленском направлении, дефиле, по которому рвались в 1812 году на Москву еще полчища Бонапарта, нас, командиров рот и батальонов 133-й стрелковой дивизии, собрал командир полка подполковник Сковородкин, только что вернувшийся из Москвы. Мы с удивлением разглядывали фигурные стальные пластины защитного цвета, лежавшие перед ним на куске брезента.
— Это противопульные панцири. Личное средство защиты пехотинца в бою, — сказал Сковородкин, поднимая одну из броняшек с заметным усилием. — Ну, кто хочет примерить?
Почему-то охотников не нашлось. Я бы давно шагнул первым, но не хотелось быть выскочкой в глазах товарищей. Не знаю почему, но взгляд подполковника остановился на мне. Может быть, потому, что у меня на гимнастерке сверкал рубином тогда еще редкий знак «Гвардия», а может, потому, что я еще не утратил спортивной формы — до войны занимался вольной борьбой в спортсекции.
— Ну-ка давай, гвардеец, попробуй!
Я вышел, взвалил панцирь на грудь, и Сковородкин помог мне застегнуть ремни на спине. Сначала показалось тяжеловато: панцирь, да еще каска, да автомат... «Не человек, а танк». Сделал несколько ружейных приемов. Вроде бы ничего, и даже уверенность почувствовал — пуля не достанет, а уж штык и подавно не возьмет. Сразу же вспомнились рыцари Александра Невского. Ведь дрались же русские воины в панцирях и кольчугах, тяжелое снаряжение.
— И как дрались! Неужели мы, их далекие потомки, слабее?
— Ну, как, — спрашивает офицеров подполковник Сковородкин, — кто хочет одеть свои роты в панцири?
Желающих снова не находится, командиры между собой переговариваются, смотрят на меня и подполковника с недоверием. Все-таки дело новое, что ни говори, а панцирь тяжел, движения стесняет, в наступательном бою ловкость да сноровка спасают жизнь не хуже иного щита.
— Так что, нет добровольцев? — повторяет подполковник весьма удрученно.
Эх, думаю, завалят эксперимент. Нельзя же так просто отказаться, не испытав панцири в деле.
— Есть, товарищ подполковник! Давайте в мою роту.
— Так тому и быть, — улыбнулся командир. — Войдешь, Черкашин, в историю как командир первой панцирной роты.
Остальные две роты надели панцири в приказном порядке.
Никто особенно и не сетовал. Наполеоновы ворота наш полк пытался взять трижды, и всякий раз мы откатывались под кинжальным ружейно-пулеметным огнем. Немцы выкашивали целые цепи перед своими укрепленными позициями. Пытали счастья и другие полки, но и они несли тяжелые потери. Может, броне-защита поможет?
Теперь, когда в роту доставили около ста панцирей, я детально изучил новизну. Лист из высококачественной стали толщиной в 3—4 миллиметра был выгнут по форме груди. На левом плече он крепился специальной лапой, а на спине пристегивался ремешками. Слой металла, как гарантировали инженеры-конструкторы, предохранял от пуль, выпущенных с расстояния не ближе пятидесяти метров. Однако дистанцию «безопасного выстрела» можно было сократить вдвое. Для этого вверх откидывалась нижняя часть панциря, которая крепилась на животе, на поперечном шарнире типа шкворня. Правда, при этом открывался живот, но зато грудь находилась под двойной защитой. Шарнир позволял пехотинцу сгибаться, что увеличивало подвижность «бронированного бойца».
Солдаты с интересом примеривали стальные доспехи. Спорили, нужны они или нет, спасут ли от осколков...
И вот в один из жарких августовских дней моя рота, облачившись в «латы», изготовилась в траншее к броску. Накануне я рассказал бойцам, что идем штурмовать те самые Наполеоновы ворота, в которых в 1812 году разгорелась жаркая битва за Смоленск, и что в ней участвовали и кутузовские кирасиры — тяжелая кавалерия, закованные в кирасы, латы, наподобие тех, что надели на себя и мы. Все-таки история повторяется. И повторяется не только в географии местности, но и порой в своих незначительных деталях.
Итак, траншея переднего края. Справа железнодорожная насыпь, слева — болото, а между ними — глубоко эшелонированный участок немецкой обороны.
Пригнувшись в своих траншеях, ждем, когда отгремит наша артподготовка. Израненная земля Смоленщины — чего только не перевидела на своем веку? — вздрагивает, как живая. Столько жизней в нее ушло, что, кажется, заговори она человеческим языком, и никто бы тому не удивился.
Ну, вот и настал наш час! Атака!
Выбираюсь на бруствер и кричу, как во времена Александра Невского:
— Вперед, за мной! За землю русскую!
Рота поднялась хорошо — развернулись в цепь. Тяжести панциря я почти не ощущал, ноги в пылу атаки несли сами.
По законам тактики командир роты должен следовать за цепью, чтобы видеть все подразделения и управлять ими. Но в такой атаке, как прорыв обороны, надо было бежать впереди бойцов. Хотя панцирь и давил на грудь, но кричать «Ура!» он мне не мешал.
Не помню, как добежали до первой линии обороны, но помню, как ворвались в немецкую траншею. Рукопашная началась, выстрелы в упор... Никогда не забуду лицо фашистского автоматчика в очках. Вжавшись спиной в земляной траверс, палил в меня с дуэльной дистанции... Три сильных толчка в грудь — три попадания в панцирь. Едва устоял на ногах, но устоял... Автоматчик видит, что его пули отскакивают от меня, как горох. За стеклами очков — обезумевшие от ужаса глаза... Я не стал убивать своего «дуэлянта», видя, как он бросил свой автомат и поднял руки. И только после боя я заметил, что ранен в правое предплечье, не закрытое панцирем, и долго помнил обезумевшие от животного страха глаза этого немца, который оборонял проход в Наполеоновы ворота.
За тот бой по прорыву Наполеоновых ворот я был награжден первым орденом Красной Звезды.
Броненагрудник спас мне жизнь. Да и потери в тот день во всех «панцирных ротах» были значительно меньше обычных. Однако панцири в пехоте почему-то не прижились. Правда, слышал, что их применяли при штурме кенигсбергских фортов.
К сожалению, в фондах Центрального музея Вооруженных Сил нет ни одного образца противопульного панциря пехоты.
— Мелочь, — сказал мне один из старших научных сотрудников музея. — Мы вон целые бронепоезда храним.
И мне стало обидно. Эта «мелочь» спасла жизнь мне и многим другим солдатам. Конечно, в истории Великой Отечественной войны это всего лишь мелкий штрих. Но и он должен быть сохранен в нашей памяти.
Источник: pikabu.ru
|
|
